Мир вокруг меня

— Когда, Машенька, я брал тебя в жены…» — не помню по какому поводу, начал было однажды Борисов.

Но тут вдруг споткнулся и внес существенную поправку:

— Точнее, когда ты пролезла ко мне в жены…

Машенька ничуть не обиделась, а только капризно надула губки и сказала: у-у…

Хотя, поправка, внесенная остряком Борисовым, имела полное право на существование: уж нам-то это было хорошо известно.

К тому времени мы вчетвером, включая Машеньку, прожили  два года в одной комнате и у нас в силу условий (общага же!)  все было общим: от комнатных тапочек до настроения.

Тем более, что милое белокурое существо, считающее себя роковой женщиной, не любило таить от нас какие-либо секреты о своей бурной личной жизни.

Мы уже знали, что еще в выпускном классе у нее был друг, старше ее на 12 лет.

Что Машенька хронически не выносит, когда представитель сильного пола – любой, даже самый захудалый, — в ее присутствии выражает симпатию какой-либо другой девушке, а не ей.

Машенька делала все, что бы повернуть ситуацию в свою пользу.

Даже если та, другая,  девушка была ее подругой.

 

Хотя, проколы, конечно, у Машки случались.

И в случаях, когда мужчина ей нравился по-настоящему, и – когда она действовала исключительно из спортивного интереса.

Машка нехотя, но  признавала свое поражение.

Не преминув, правда, заметить: «Не понимаю, что он в тебе нашел?»

При этом в ее голосе звучали интонации разобиженного ребенка, которого лишили новой игрушки.

 

И, тем не менее, мы как-то умудрялись сохранять дружбу.

Во-первых, мы все четверо жили в одной комнате – с этим невозможно было не считаться.

Во-вторых, во всем остальном, что не касалось мужиков, Машенька была мировой девчонкой: неунывающей, доброй, незлопамятной и отзывчивой.

Когда однажды она познакомилась с Борисовым и вместе с вещичками перебралась в его комнату, нам даже по-своему ее не хватало.

Поссорившись, Машка опять возвращалась к нам, но ненадолго: убедившись, что Борисов не собирается за ней мчаться и уговаривать, сама же тащила свой чемодан в обратном направлении.

Кажется, сейчас она была по-настоящему влюблена.

Но на этот раз главенствующая роль принадлежала не ей.

Какую только артиллерию Машенька не пускала в ход: то плакала, сжавшись в комочек, как трогательный воробышек…

То имитировала попытки самоубийства…

То стреляла глазками и звонко смеялась.

Короче говоря, с Машенькой не соскучишься.

И однажды настал для нее тот счастливый день, когда Борисов сломался и повел Машеньку в местный ЗАГС.

 

Через некоторое время у Машки заболела тетка, живущая  в Риге.

Любящая племянница, сдав сессию досрочно, отправилась помогать родственнице.

Борисов остался дома.

Обратно вернулась притихшей и какой-то напуганной и в тот же вечер прибежала к нам.

Короче говоря, случился у нее в Риге краткосрочный, но очень бурный роман, в который Машка погрузилась со свойственной ей бесшабашностью.

И теперь оказалась немножко беременной.

— Девочки, я не знаю, что теперь мне делать. Если Борисов узнает правду – он меня бросит. А если избавлюсь сейчас  от этого ребенка – может, вообще потом не быть детей. И тогда он меня тоже бросит.

Опасения Машкины были не беспочвенными на счет детей – в течение полутора лет семейной жизни у нее ничего не получалось с детьми, хотя она очень старалась.

Видимо, сказывалось слишком бурное прошлое.

Ситуацию осложнял еще и тот факт, что, по некоторым сведениям, у Борисова где-то подрастал «случайный ребенок на стороне».

Может, сведения были и ложными, но Машка переживала: это могло уменьшить ее шансы.

Проигрывать соперницам она не любила, зато теперь, кажется, любила своего мужа.

 

Короче говоря,  решила оставить сейчас ребенка.

Что уж там плела своему мужу на счет сроков – не известно, но, похоже, он не сильно-то ей поверил и явно произвел в уме собственный расчеты.

Машка же продолжала наставить на причастности к отцовству именно его, Борисова.

И даже для видимости как-то раз закрылась в ванной с пачкой таблеток – якобы намеревается отравиться.

Борисов испугался, высадил в ванной дверь, отобрал у Машки таблетки, а потом ушел в загул.

Он шлялся по каким-то компаниям, ночевал в других общагах или на квартирах друзей – Машка его обязательно находила.

Снова плакала и  вела домой, одной рукой бережно держа руку мужа, второй –  свой заметно округлившийся живот.

 

Потом родилась дочка.

Борисов забрал их обеих из роддома, еще какое-то время погулял, а потом успокоился.

Малышка росла у него на глазах, тянула ручки к нему, лопотала «папа» — Борисов таял.

Не знаю, поверил ли он, в конце концов, Машке, или же по-настоящему привязался к ребенку, но в семье воцарилась идиллия.

Да и мы, забегая иногда в гости, в один голос кричали (а что нам еще-то оставалось делать!), как девочка похожа на него, Борисова.

 

Когда дочке Сашеньке исполнилось три года, Машка вдруг брякнула нам при встрече:

—  Ой, девочки, в Ригу, что ли, съездить? Сказать этому козлу, что у него дочь растет…

В глазах у нее мелькнул хорошо знакомый нам стервозный блеск.

— Ты что, обалдела?! Зачем?!

— Да так просто… Пусть помучается.